Пятый угол - Страница 3

Рассказ пришельца был очень коротким и потому, что он был мало знаком с Давидом, и потому, что очень торопился. Уже более трех недель, как он вернулся из Испании, откуда посылал репортажи о событиях гражданской войны. По просьбе Давида и через своих коллег в Одессе узнал наш бывший киевский адрес, а там сообщили московские координаты.

В Испании, возле Барселоны, корреспондент встретился с Давидом, где тот командовал каким-то подразделением Республиканской армии. Во время одной из непрекращающихся атак немецкой или итальянской авиации мужчина был контужен и тяжело ранен в ногу; Давид буквально на себе под обстрелом вынес его с поле боя, а затем организовал срочную эвакуацию вместе с несколькими ранеными в Барселону. Поскольку советские военные и корреспонденты газет присутствовали в Испании под вымышленными фамилиями, Давид только перед отлетом догадался, что он из России и поэтому успел написать только короткую записку с фамилией и адресом в Одессе, а на словах просил передать, что помнит и любит.

Под умоляющим взглядом бабушки гость еще немного времени рассказывал действительные или вымышленные подробности, затем извинился, что очень торопится. Уже у самой двери остановился и сказал:

— Если я снова полечу в Испанию, то зайду за письмом. Быть может, судьба сведет нас опять с вашим замечательным сыном. — Несколько секунд гость постоял в нерешительности и добавил: — Никто не должен знать о моем визите.

Бабушка ничего не ответила, подошла к гостю ближе, встала на цыпочки и поцеловала в щеку. Но он больше не зашел, а через несколько месяцев мы прочли в газете список очередных «врагов народа», в том числе и его фамилию…»

ГЛАВА 2

Наум почувствовал, что его трясут за плечо.

- Нужно открыть столик для еды. Или вы не голодны? — спросила соседка. — У вас тоже болит голова?

- Почему вы так решили?

- Вы во сне стонали и с кем-то спорили.

- Это был сон наяву и не очень веселый.

Взгляд женщины выразил участие; несколько секунд она на что-то решалась.

- Знаете что? Вы почти спасли мне жизнь участием и таблетками, а теперь я хочу исправить ваше настроение. — Она достала из сумки небольшую коробку, из которой появились бутылка водки, выполненная в виде фляжки, и две рюмки. — Везу сувениры друзьям в Англию, пусть на один будет меньше. Или вы не пьете водку?

- Не пью маленькими рюмками, — пошутил Наум. — Самое приятное — пить водку из граненых стаканов, на газете, с натюрмортом из селедки, лука и черного хлеба. Конечно с друзьями.

- Где я сейчас найду вам газету? — в тон ответила соседка.

Уже когда на столиках стояла еда и была выпита первая рюмка за знакомство, Наум решил продолжить беседу в том же полушутливом тоне, почувствовав, что соседка поддержит его.

- Вы не против выпить по второй рюмке, за знакомство? Я не предлагаю сразу на брудершафт, но хотя бы представиться друг другу по имени-отчеству…

- С удовольствием. Наливайте и начинайте представляться.

- Наум Григорьевич, пятьдесят лет, научный работник. Без особых достоинств и недостатков. Люблю посидеть с друзьями, как вы сами понимаете — возле газетки. Хобби — шахматы, точнее — игра в шахматы без соперника.

- То есть?

- Конечно, соперничество за доской — это азарт и адреналин, но, как правило, что-то приличное рождается в тишине, когда над тобой не довлеют время, сопящий или грызущий ногти противник, нетерпеливые зрители за спиной.

- Вы домосед?

- Нет, но люблю возвращаться домой. А вы?

- Я тоже люблю свой дом, но ненавижу должность домработницы в нем. Еще не люблю вставать рано утром, не люблю холод и жару. Много чего не люблю.

- А что любите?

- Лежать с книгой под одеялом и гулять в лесу.

- По возвращении в Москву приглашаю вас.

Наум понимал, что шутка получилась на грани приличия, и был готов к острой реакции. Однако собеседница, к ее чести, с юмором и улыбкой оценила двусмысленность приглашения, но тему не поддержала.

- Но вы у меня в долгу: представьтесь, пожалуйста.

- Людмила Григорьевна, — с легкой улыбкой ответила соседка.

- Значит, младшая сестренка! — воскликнул Наум. — Видно где-то рядом, на небесах, кто-то побеспокоился о нашем соседстве.

В этот момент самолет попал в воздушную яму, затем во вторую. Людмила Григорьевна побледнела, откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Наум посмотрел в иллюминатор: небо чистое, без малейшего облачка. Внизу, как на цветной фотографии, застыли маленькие домики, прилипшие к лесным массивам, разрезанным лентами дорог.

Они находятся в воздухе почти три часа, и значит, пролетают где-то над центральной Европой. Итак, скоро Лондон. За приятной беседой он ушел от воспоминаний, а теперь мысли снова возвращаются в прошлое.

В 1941 году, вместе с институтом, где работал отец, они эвакуировались в Алма-Ату. Ему, десятилетнему мальчику, привыкшему к московскому многоэтажью, широким проспектам, метро, театрам, музеям, город показался кукольным, не похожим на столицу. Единственное, что сразу восхитило, — сказочная, окружающая город с юга, панорама снежных гор. Потом, постепенно привыкая, он почувствовал своеобразную неповторимость столицы с ее прямыми улицами, утопающими в садах домами, арыками с прозрачной и холодной ледниковой водой, текущими с юга на север.

За каких-то несколько месяцев война собрала в этом тихом полусонном месте совершенно невообразимый конгломерат из многих десятков национальностей, профессий и характеров; вокруг города образовались принудительные поселения поволжских немцев, чеченцев, ингушей, сосланных со своих родных мест. Резко возросли случаи хулиганства, воровства, бандитизма и, что особенно почувствовал Наум, — антисемитизма.