Людмила Григорьевна безуспешно пыталась найти концы ремней в складках пледа, закрывающего ее колени.
- Прикажете вас пристегнуть, сестричка?
- Вы уже готовы выполнять мои приказы?
«Знакомства и расставания в самолетах и поездах легки и ни к чему не обязывают, — подумал Наум, — обмен адресами и телефонами, желание встретиться и продлить общение с интересными или нужными людьми заканчиваются, в лучшем случае, одним-двумя звонками. Такова реальная жизнь с ее запрограммированным ритмом, массой обязательств, планами, часть из которых так и остается невыполненной. Но, тем не менее, мы каждый раз попадаемся на эту удочку в надежде, что это — именно тот самый счастливый случай, который обязательно внесет свежую струю в однообразный ритм повседневных забот». Не пытаясь анализировать «что и зачем», чисто интуитивно, он почувствовал, что желание продлить знакомство для них обоюдно. И, оставив вопрос без ответа, сказал:
- Как вы себя чувствуете, сестричка?
- Спасибо, голова не болит — помогли ваши таблетки, но тяжелая и пустая.
- Что же вы будете делать без них в Англии?..
- Вы желаете дать мне сейчас еще несколько?..
- Я бы предпочел вручать их лично, в каждом конкретном случае.
Людмила Григорьевна отреагировала только взглядом, но, как показалось ему, одобрительным.
- Я даже не знаю — куда и зачем летит сестричка, и как я смогу осуществить скорую помощь. Вас будут встречать в Хитроу?
- Думаю, что да. По крайней мере должны.
- И кто мой соперник?
- Советское посольство в Англии.
- Та-а-к! Значит ковровая дорожка, машина с красным флажком и почетный эскорт сопроводит нового Посла страны Советов?
Соседка засмеялась:
- Вы абсолютно правы, однако, как в известном анекдоте: все верно, но не будет нового посла, дорожки и красного флажка. Я всего лишь переводчица и еду для помощи в каких-то переговорах. А ваша миссия не секретна?
- Не секретна, но таинственна: еду к родственникам, близким, но незнакомым. Один из них мой дядя, дореволюционный эмигрант; кто остальные и как их зовут — не знаю. И вообще — сомневаюсь, чтоб они знали о моем существовании до недавнего времени.
- Действительно, дядя — достаточно близкий человек, и вы сможете чаще встречаться с ним и его детьми в Англии и России.
- Боюсь, что с дядей будет сложно: он старый и очень больной человек. Чувствую, что встреча будет и радостная, и тяжелая…
- Я вам сочувствую.
- Мне может понадобиться ваше сочувствие в Англии, но как я смогу вас найти?
Людмила Григорьевна ответила не сразу; было непонятно — ищет ли она удобный способ для контакта или вежливый предлог для отказа. Собственно, даже во втором случае он бы понял ее положение и не обиделся, но она, после усердных поисков, достала из сумки визитную карточку, и, передовая ее, добавила:
- Думается мне, вам может понадобиться консультация или помощь посольства.
- Точно! — отреагировал Наум. — Ещё в Москве представитель гвардии «синих околышков» душевно разъяснил, что в этом безжалостном капиталистическом мире советские люди должны держаться друг за друга. По возвращении домой, не кривя душой, смогу отчитаться перед ним, что с удовольствием и сразу обеими руками держался за представительницу советских женщин.
- Послушайте, Наум Григорьевич, вы слишком быстро двигаетесь вперед! — засмеялась Людмила Григорьевна. — В лучшем случае — это темперамент, а в худшем.
- Давайте не будем анализировать далее. Тем более, что вы уже близки к истине.
- Он, конечно, большой шутник, этот ваш советчик, но, как говорится, пути Господни неисповедимы.
Самолет прорывал густые низкие тучи, и его ощутимо трясло. По опыту Наум знал, что посадка в таких условиях всегда сложна и для пилотов, и для пассажиров. Чувствовалось, что машина круто идет вниз и вдруг, вынырнув из толщи рваных облаков, в каких-то ста метрах от земли, сделала левый разворот и пошла на посадку. От такого быстрого снижения заложило уши, а болезненная реакция Людмилы Григорьевны была написана на лице.
Проход между креслами практически освободился от пассажиров, когда они оделись и одними из последних покинули салон; Наум открыл зонтик и, прикрываясь от порывистого ветра с дождем, пошли под руку к автобусу, уже наполненному нетерпеливо ожидавшими отправления людьми. «Со стороны, наверное, мы смотримся как люди хорошо знакомые или даже близкие» — подумал Наум. Сейчас он жалел, что познакомивший их полет уже закончился, и через несколько минут они разъедутся. Слишком уж тонкая, а, может быть, иллюзорная нить протянулась между ними, чтобы быть уверенным в следующей встрече.
Пройдя таможенные процедуры, получив багаж и выйдя в вестибюль, они сразу же вышли на мужчину, держащего маленький плакат с фамилией Людмилы Григорьевны. Она повернулась к Науму, протянула руку и сказала:
- Если будет желание — позвоните.
- Обязательно, сестренка, — ответил он, прикрыв ее ладонь своими двумя.
Несколько минут Наум ходил между встречающими в надежде увидеть плакат со своим именем или заинтересованное лицо. Оставалось только ждать, но, когда он отошел к стенке зала, шаркающей походкой подошел молодой человек экзотической наружности; таких в Москве называют панками или рокерами — Наум мало разбирался в тонкостях этих молодежных движений. Не переставая жевать резинку, парень сказал что-то на воркующем наречии, но, мало что понявший Наум, попросил вытащить жвачку изо рта и повторить сказанное. С ничего не выражающим лицом юноша, поискав глазами урну и не найдя ее, прилепил резинку к высокому ботинку и вытащил из-за пазухи порядком помятую бумажку с надписью «Наум Вольский».