Ранние сумерки вместе с дождем стучались в окно, заполняя постепенно всю комнату; не было желания двигаться, хотя желудок, пустой с самого утра, весьма активно напоминал о себе. Мысль о том, что надоела вся эта сухомятка из холодильника, прервалась телефонным звонком, и на его обычное «вас слушают» — пропел мягкий женский голос:
- Вы там еще живы?
- Сейчас я должен сообразить — да или нет. Скорее всего, ответ положительный, поскольку очень хочется есть, а вы?
- Из чисто гуманных соображений готова составить компанию, ибо долг советского человека протянуть руку помощи затерявшемуся на чужбине земляку.
В уютном небольшом кафе посетителей было мало, и нашелся столик недалеко от камина. На крохотном возвышении, которое с натяжкой можно было назвать сценой, хватало места лишь для пианино и стула. Молодой длинноволосый тапёр наигрывал попурри из песен «Битлз»; негромкие пассажи давали возможность либо вслушиваться в любимые мелодии, либо беседовать, не напрягая голосовые связки. Зал утопал в полумраке; из низко свисающего над столиком абажура падал конус мягкого темно-красного света, создающего вместе с бликами и теплом камина ощущение защищенности и покоя.
- Я привела вас сюда, оттого что мне здесь всегда комфортно. Часто тут не бываю, но всегда — одна. Так что, я открыла вам явочную квартиру меня с самой собой. Это как бросить монету в фонтан.
- Ты хочешь сказать, что покидаешь Лондон и меня?
Контраст между «вы» и «ты» вызвал у обеих улыбку.
- Встретились мужчина и женщина, — начал Наум, — и провели чудесную ночь, а наутро он обращается к ней: «Дорогая, ты.»
- На что эта ночная прелестница возмущенно отвечает: «То, что мы были близки, не дает вам право на столь фамильярное обращение ко мне», — закончила Людмила. Затем, помолчав, добавила: — Я хочу вот так сидеть, слушать тебя и музыку, а все остальное — потом.
Потом было прощание под зонтиком, мало спасавшим от косых лучей дождя. Людмила опустила руки в карманы его плаща, и так, прижавшись, они стояли несколько минут.
- Ты все молчишь, ничего не рассказываешь. Могу догадаться, что знакомство с Англией не доставляет тебе особого удовольствия. Осунулся очень, да и глаза грустные. Не думаю, что мои советы очень нужны тебе, но информация не помешает: у наших милых девушек из посольства лучше всего работают глаза и языки; нас видели вместе в аэропорту, и молва, точнее, шушуканье, опередили свершившийся факт. Меня мало волнует общественное мнение, но неприятно другое: один из так называемых «советников по культуре», у которого нелады со зрением, «по-дружески» беседовал со мной, пытаясь прощупать уровень нашего знакомства. Ничего серьезного, но, как мне показалось, интерес к тебе не праздный, и, судя по отдельным фразам, ниточка ведет на Родину. Так вот, постарайся уйти от их внимания, держись подальше. Я хочу видеть тебя в Москве таким же. — Она помедлила со сравнением. — Таким же, как в наши замечательные часы.
Дождь усиливался, и дворники с трудом справлялись с потоками воды на ветровом стекле. Наум вел машину, пытаясь сосредоточить все внимание на дороге, но мысли невольно возвращались к этому прощанию под аккомпанемент ветра и дождя, теплой руке Людмилы в его кармане и нежному поцелую.
Несмотря на поздний час, Роберт сидел у телевизора, хотя, судя по его полусонным глазам, более точно это соответствовало дремоте у телеэкрана.
- Что-то ты у нас загулял, кузен дорогой! — оживился он.
- А ты почему бодрствуешь, работаешь дежурным? — в том же тоне отреагировал Наум.
- Точно, за секретаря. Ты стал очень требователен, почти как Фигаро!
- Вот не думал, что английские панки знают кто это. Так кого нужно срочно постричь или побрить?
- Это, скорее, тебя побреют: Бен разозлился, что ты наносишь визиты в Ярд, а он не в курсе.
- Ясно, что еще?
- Звонили из Москвы, из дому.
- У них все в порядке?
- Ты говоришь по-китайски?
- С акцентом.
- Вот так же и они по-английски — ничего не понял.
- Не огорчайся, у тебя все впереди.
Роберт рассмеялся.
- Иногда ты веселишь меня своим английским языком: у меня имеется не только кое-что впереди, но и сзади тоже. — Он продолжал смеяться, демонстративно оглядывая себя со всех сторон. — Все, стоп, истекло время моих секретарских обязанностей, и я мечтаю отойти к заслуженному сну. Должен лишь доложить вам, босс, что меня дважды беспокоили из вашего посольства, и просили непременно связаться с мистером, с которым вы имели честь беседовать в последний раз. Послушай, может, они наймут тебя на какую-нибудь работу, а то зря теряешь время?
- Я сейчас скажу кое-что, но ты опять не поймешь: типун тебе на язык…
Шел уже третий час ночи. Позади длительный и напряженный день; сказывается перевозбуждение, не удается уснуть. Наум подошел к журнальному столику, где лежали шахматы, и открыл доску: чудесные фигурки солдат и их бравых офицеров, коней, застывших в позах диких скакунов, впервые почувствовавших на себе седло, и слоны с поднятыми хоботами, трубящие сбор на бой во имя короля и отечества. Белый король со скипетром в одной руке и мечом — в другой, как бы присевший отдохнуть на несколько минут перед решающим сражением, и его венценосная подруга в окружении верных слуг, не смыкающая глаз в волнении за судьбу любимого супруга и короны.
Черное войско во главе со своим королем готовилось не к решительному сражению, но рыцарскому турниру: закованные в легкие доспехи офицеры, кони, защищенные латами от ударов копья, и ладьи — каменные башни средневековых замков. Король в легких доспехах с непокрытой головой, держащий в приподнятой руке жезл и готовый дать сигнал к началу состязаний. Наиболее эффектна черная королева в темно- коричневом платье с белоснежным платочком за обшлагом рукава, который, как бесценный дар, будет брошен победителю на изрытое копытами ристалище.