Все, конечно, так. Но не слишком ли болезненно он воспринимает реальную ситуацию? После такого удара каждый из родственников замкнулся в самом себе, и это — вполне естественная реакция. И каждый из них вправе чувствовать себя самым несчастным и обижаться, как и он, на недостаточное внимание к своей персоне. При таком раскладе он не вправе ожидать повышенного внимания к себе, и, более того, инициатива с его стороны будет расценена как само собой разумеющее. Почему? Да потому, что он самый дальний из родственников, и не только по генеалогическому древу, а как новоявленный и, по логике, — травмированный менее всех. Ну, а если смотреть правде в глаза, его приезд стал спусковым крючком для семейной трагедии. Так что, при всей физической и моральной усталости, поплакаться на груди не у кого.
Пришли ли эти мысли к нему наяву или уже во сне — Наум не мог бы определить: он спал глубоким сном, сидя в кресле; сознание медленно возвращалось под настойчивую трель телефонного звонка.
- Мистер Вольский, вы хотели поговорить с братом? Он освободился.
- Добрый день, Бен. Как у тебя сегодня расписан день? Есть для меня несколько минут?
- Когда тебе удобно?
- Через два часа буду в Оксфорде.
- Жду.
Наум не мог бы сказать, что кузен выглядит лучше, чем три дня назад — осунувшийся и бледный, он встал для приветствия.
- Что-нибудь выпьешь?
- Спасибо, не сейчас. Сначала — дело. Что скажешь о моей находке? Почему молчишь?
- О чем ты? — искренне удивился Бен.
- Ты хочешь сказать, что Джон не поделился с тобой столь важным событием?
- Он болен. Со слов Мерин — нервное перенапряжение.
- И не мудрено: такая эмоциональная операция чревата последствиями и для более молодых людей.
- Пожалуйста, не нагружай меня новыми проблемами! Со старыми бы разделаться. Нервы совсем не в порядке. Если ты не хочешь, я сам немного выпью.
Стоя у бара, спиной к Науму, Бен принял дозу алкоголя; постояв в той же позе не менее минуты, вернулся к столу.
- Так что вы с Джоном раскопали?
- И часто ты стал пользоваться этим допингом?
- Хотелось бы реже, но ты не ответил на мой вопрос.
Слушал Бен внимательно, делая пометки в блокноте, уточняя детали и требуя подробности.
- Это все, Наум, ничего не хочешь добавить? Нет? Тогда ответь на два вопроса: почему ты вновь обошел меня, и по какой причине так стремился встретиться с комиссаром?
- Ты прав, требуя разъяснения, только это не два вопроса, а один. Скажи, пожалуйста, что бы ты, как адвокат, должен был предпринять, получив документ?
Бен молчал, лишь несколько складок пролегли между бровями, а взгляд сосредоточился на собеседнике.
- Я сам отвечу: немедленно передать документ в Ярд и ответить комиссару на несколько малоприятных вопросов. Например, знал ли уважаемый мистер Вольский о секрете шахматной доски? Если не вы, то кто-нибудь другой? Или, более того — знали, что документ покоится в ней, но не сообщили? А какова вероятность, что пока ты мило беседуешь в управлении, какой-нибудь бравый сержант по свежим следам не вытрясает показания из обитателей виллы, и ненароком выясняется о посещении двоими из них квартиры в Лондоне? Впрочем, ты лучше меня представляешь возможности английских детективов. Хочешь возразить, что все эти малоприятные процедуры еще могут иметь место в ближайшей перспективе? Да, не исключено. Но уже по другому сценарию: комиссар получил заверения о моем единоличном авторстве на «открытие» и осознал, что он не первый, кому стала известна эта приятная новость, а посему уже бесполезно торопиться. Подтверждение тому — отсутствие активных действий с их стороны, хотя минули уже сутки.
- И все же, почему не поставил меня в известность сразу, не показал документ, не посоветовался?
- Я был абсолютно уверен, что от меня Джон прямиком отправиться к тебе в контору, и ожидал телефонного звонка. Ну, а почему своевольничал?
- Вот именно!
- Сожалею, что не встретился с комиссаром еще на день раньше и не избавился от документа. Или ты считаешь, что охота закончилась, и можно спокойно разъезжать с ним по стране, не рискуя навлечь очередные неприятности на семью? Возможно, ты обладаешь другой, недоступной мне информацией?..
- Ничего у меня нет. — Бен вышел из-за рабочего стола и сел напротив Наума. — Я только знаю, что твое поведение непредсказуемо, а долгожданный приезд превратился в печальное прощание и бесконечные проблемы.
- Это твое личное мнение или в нем едины все? Остановись! В тебе говорят эмоции, а не разум. Да, мой приезд повлиял на весьма шаткое статус кво в Семье, но — не более того. Проблемы же, о которых ты сетуешь, есть суть и результат именно этой, мягко говоря, шаткости, вина за которую, в большей или меньшей степени, лежит и на тебе, и на других родственниках. — Наум чувствовал, что излишне нервничает, теряет контроль над собой. — Послушай, Бен, для полного букета нам только не хватает наговорить друг другу глупостей. Кажется, ты предлагал мне выпить? Теперь не откажусь. Налей себе и мне, и давай помолчим пару минут.
Окна кабинета выходили в тихий, плохо освещенный двор; в темных, начищенных до блеска стеклах, как в зеркале, отражался он, Наум, с фужером в руке, и Бен, опершийся локтями на стол и запустивший пальцы в седую шевелюру.
- Дорогой кузен, ты прекрасно понимаешь, что мое пребывание в Англии сильно затянулось: семья, работа, да и стал похож на гостя, долго задержавшегося у двери и порядком надоевшего хозяевам. Не мотай головой. Любое гостеприимство имеет свои временные рамки, тем более — в нашем случае. Имеешь ли ты возможность повлиять на Шоу и ускорить мой отъезд?