Пятый угол - Страница 19

… Давид играл неплохо: быстро оценивал ситуацию, четко просчитывал варианты, но его дебютная подготовка ожидала желать лучшего. События на доске развивались неторопливо, и у Наума было время еще раз оценить мастерство автора шахмат — тонко передан характер и назначение каждой фигуры, искусная резьба, устойчивость и удобство передвижения. Чувствовалось, что он не просто отличный художник по дереву, но понимает суть и тонкости древней игры.

- Сынок, я вижу, ты оценил их достоинства. В фигурах, несомненно, присутствует магическая сила. Они — мои друзья и советники, в трудную минуту подсказывающие правильное решение.

Затем, немного подумав, добавил:

- Знаешь что? Я хочу, чтобы у тебя тоже были такие шахматы. Я закажу дубликат, но не уверен, что к твоему отъезду они будут готовы. На днях должен приехать мой друг, он же нотариус, и мы решим эту проблему.

- Спасибо, это просто королевский подарок.

В этот день Давид почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы присутствовать за общим обеденным столом. Разговор зашел о народном творчестве, и Мерин интересовалась мастерами палеха и хохломы. Постепенно беседа перешла на другие художественные изделия, и Наум высказал свое мнение о шахматах Давида.

- Я видела этого человека, — вмешалась Мерин. — В его внешности действительно есть что-то от прародителей игры: узкое продолговатое лицо, кожа смуглая, волосы цвета вороньего крыла, слегка вьющиеся. Но самое впечатляющее — глаза. В первые минуты они кажутся очень выразительными, но затем понимаешь, точнее чувствуешь, что они — только ширма, скрывающая путь к душе и чувствам.

- Я где-то читал об этом, — поддержал ее Наум. — По впечатлениям современников, глаза многих великих мастеров закрыты для откровений и, более того, обращены как бы внутрь себя. Кстати, Мерин, я не большой знаток раритета, но такое впечатление, что ваше кольцо с опалом имеет свою историю.

- Да, вы угадали. Это — фамильная реликвия, передаваемая в семье папы из поколения в поколение. Я даже затрудняюсь сказать, сколько ему лет. По-хорошему, его следовало бы отдать в руки хорошего ювелира, чтобы привести в порядок камень и оправу.

- Разрешите посмотреть эту реликвию.

Кольцо, несомненно, излучало веяние древности: восточная мелодия ажурного рисунка золотой оправы, камень, поддерживаемый семью тонкими ножками-усиками, как будто парящий в воздухе. Опал крупный, бледно-розового цвета, с перламутровым оттенком, но не излучающий теплоту — наоборот, кажется, что за много веков существования среди людей он успел передать им свою энергию и остыть.

«Мерин права: к семейной реликвии нужно приложить талант и душу мастера. Время не пожалело камня, нуждается в реставрации и оправа».

- Каково ваше мнение, Наум, вы почувствовали его притяжение? — то ли в шутку, то ли всерьез спросила Мерин.

- Оно впечатляет, но не берусь оценить его антикварную ценность. Мое восприятие относиться, скорее, к области ощущений: кольцо не греет вас, не доставляет удовольствия, а носите его либо по привычке, либо из чувства долга перед вашими далекими и близкими предками. Кстати, если я не ошибаюсь, опал — священный камень для евреев.

- Скорее всего, это исходит из Талмуда, — вмешался молчавший до сих пор Давид. — В книге «Шмот» описывается изготовление священных одежд, в которые, вместе с рубином, изумрудом и другими камнями, вплетается опал.

Наум слушал и смотрел на Мерин, задумчиво крутившую кольцо на пальце: «Ей очень подходит этот камень — оба совершенно холодные. Что это в ней — традиционная английская чопорность, скрывающая эмоции, бедность чувств, или потухший костер?..»

ГЛАВА 11

— Все, что я расскажу сейчас — мой крест, мои кошмары во сне и наяву, в которых снова и снова возвращается моя боль, моя потеря. Летом одна тысяча девятьсот тридцать шестого года Фаина отплыла в Аргентину повидать родителей, и оттуда я получил письмо, что она хочет, по пути в Англию, остановиться на пару недель в Испании — я говорил тебе о ее увлечению живописью. И, как было в том письме, она мечтает посмотреть творения Антонио Гауди, посетить музей Прадо и несколько других мест. В Европе было неспокойно — наступал фашизм, да и в Испании шла политическая борьба за власть, но прогнозировать такое быстрое развитие фатальных событий было невозможно. В середине июля начался мятеж правых сил, поддержанный армией, и началась кровопролитная гражданская война. Связь с Англией практически прекратилась, и, не имея никаких сообщений от Фаины и почувствовав опасность, я решил немедленно ехать туда, и пробираться в Барселону через Францию, Пиренеи и Андорру. Когда же я смог добраться до цели, передо мной предстало печальное зрелище: повсюду виднелись следы недавних боев — неразобранные баррикады, осколки стекла, гильзы. Кругом стреляли, трудно было понять кто и в кого; по улицам неслись грузовики, обшитые листами железа, а рядом гарцевали анархисты в черно-красных рубашках и с охотничьими ружьями. Город был в руках Республиканской армии, но бои шли практически без перерывов, и на местах, где погибли герои, отстоявшие город от фашистских мятежников, лежали алые розы. Что было делать, где искать Фаину? Я метался по городу, расспрашивал людей, искал в больницах и моргах — все без результата. Однажды, казалось, мне повезло: в запыленной, никому не нужной книге приезжих гостиницы «Колумб» нашел запись о том, что Фаина останавливалась здесь за несколько дней до начала мятежа. Но что представлял из себя этот, некогда престижный отель, который в июле обстреливали с наземных орудий и кораблей! Выбитые окна и двери, проломы в стенах, среди пыльных плюшевых пуфов валялись винтовки, и бойцы спали на пышных кроватях, напоминающих катафалки.